| На главную
В "Мое графоманство" |
|
Звон будильника требовательно ворвался в сон Сергея. Он с трудом разлепил глаза: в комнате было темно, родители мирно спали, им вставать еще было рано. Ладонью по столу - "Да замолчи ты наконец!"... Как хочется спать... Ощупью собрав вещи, Сергей потащился в ванную. Из мутного - лень было вымыть, а кроме него кому это надо? - зеркала выглянула опухшая со сна физиономия. Ничего нового, те же крупные губы, разноцветные - сейчас карие с прозеленью - глаза, лохматые темные волосы. Под ногами путалась и ныла кошка, он положил ей корм, поставил на стол греться. Грохнул на плиту чайник, сел на табурет, пустым взглядом уперся в окно. Там было темно-сизое небо, неуютные крыши с коробками лифтов и торчащими во все стороны антеннами, грязный снег - ничего, что могло бы привлечь внимание. На завтрак была опостылевшая овсянка. Сергей натянул недосохшие ботинки, взвалил на плечо тяжеленный рюкзак - "Ты что, там кирпичи таскаешь?", - стараясь не греметь зашел в комнату, шепнул на ухо матери: "Я пошел" - и закрыл за собой дверь. Ночью шел снег, теперь назойливо скрипевший по ногами. Осталась за спиной помойка - первый ориентир для знакомых, которым объясняли дорогу к его дому, - а голове крутились идиотские, с детства знакомые слова: "Осторожно, переходя улицу, посмотрите налево, дойдя до середины - направо". - Елки-палки, скорее бы весна! - Вот и я что говорю. - А я вот вчера нажрался, как свинья... - Нашел чем хвастаться, герой! С белым другом обнимался? - Типа того... - Серый, а сегодня контроша. - Почем? - Химия. - Абалдеть! Отпад! Нет, я тащусь на химичку, хоть бы предупредила! Лего, дай Кузьменку, подучить... - На, бери, только верни быстрей, самому повторять надо. - Гы. Блин, задрало! - Что тебя на сей раз? - Все. - Всех все. Ладно, Серый, вот будет лето.... - Смеешься?! Поступать летом! - И не напоминай... Ладно, не хрусти, все ништяк будет. Сергей был странным парнем. Поначалу совершенно не похожий на других, он всю жизнь за эту непохожесть бывал бит - огрызался, отбивался, замыкался в себе. Сходил с ума, удирал в книги... Потом, случайно даже, нашел друзей, которые были на несколько лет старше и теперь все жили в других городах своей, взрослой жизнью... Но он привык, стал вести себя, на первый взгляд, как все - вырос, обнаглел. И то и дело ему говорили - "странный ты парень..." - Ну че, Дашка? - Ой, Серый... Помог бы вторую решить, а? - О'кей, ща все будет. - Ой, спасибо, Серый! Его подташнивало, разболелась голова, воспаленные глаза слипались. На плече, в такт широким и некрасивым шагам, подпрыгивал рюкзак, в мозгах звенел неумолкаемый рефрен: -Хэй, хэй, хэй, южные страны.... Даль морей.... Щербаковский голос поет и поет, бормочет надоедливые, но такие правильные, слова - Ах, где-то мы опять ошиблись И что-то снова сделали не так.... А это жаль... Сергей прислонился лбом к холодному стеклу, оперся о подоконник. Ему захотелось убежать, вырваться из этой клетки обреченности, от неугомонной болтовни внутри, трепа "для всех", апатии, лени, дурного смеха, непонятых интонаций, глупых шуток, ссор с отчимом, уныния, тоски, душной и промозглой школы, толпы, переполненного автобуса... Куда? За окно? Если выйти в него - пожалуй костей не соберут, но он слишком любит мать, себя, своих "дышаших легко" друзей. Бесы! Бесы все злей и злей! Бесы! Бесы в душе моей!... - Эй, Серый, все в порядке? - Да все хорошо! - Ушел в себя, вернусь не скоро? - Да типа того... - Ну, смотри.... Все о'кей, всегда о'кей, а если не так - значит не с ним, дурь, блажь, подростковый возраст - пройдет! Как трудно сказать что-нибудь стоящее. Словом оформить мысли, выразить все, что внутри варится каждый день - доспехи цинизма, болтливости и напускной бравады, прикрывающие ранимость, детскость, усталость. "Ты много трепешься, но так мало говоришь!" - не раз ему сообщали это. А что он мог делать? Или молчать, или болтать, а третьего не дано. Сергею пора было уезжать на курсы, он ушел с пятого урока - как всегда, это стало привычным даже для настырной и вредной литераторши, - вышел на морозную улицу. Пижонство с осенней курткой не прошло даром, он жался и мерз в ней, жалко втягивая в ворот тонкую шею. Рядом стояла симпатичная девушка в рыжей дубленке, может, удастся завязать раговор? - Не подскажете, сколько времени? - Без десяти час. - Ой, блин, опаздываю... Холодно, нынче! - Холодно... - девушка оборвала беседу, равнодушно скользнув по нему таким же холодным взглядом. Еще через полчаса подошел автобус, он втиснулся в него. За презд платить, естественно, не стал - скроил морду кирпичом, мол, я здесь уже давным-давно, что вы от меня хотите? Платить 12 рэ за удовольствие 45 минут стоять на одной ноге, получить пару синяков и много возмущенных взгядов бабок... Нет, это слишком дорого. Кондуктор протолкалась мимо. В переходе на Выхино нищие привычно облепили стены. Ну как понять, кого гонит в переход, к магазинам, в поезда нужда, болезнь близких, голод, старость - а когожадность, желание нажиться на чужом сострадании? А народ идет кругом, каждый в непробиваемом доспехе своего мирка, кто-то читает Пелевина, кто-то перебирает четки, кто-то вспоминает вчерашнюю пьянку на работе... Сергей слился с этой толпой, стал одной из ее частиц, натянул на физиономию привычно безразличное выражение, пошел своей дорогой. Что он может изменить? Да ничего... - Эй, постой, подожди! - его окликнула какая-то девчонка... - Да, я слушаю. - ей лет десять, из под косой светлой челки сверкают темные глаза и она доверчиво тянет ему ладонь. - Слушай, ты кажется потерял это! - на узкой ладошке поблескивал кусок зеленого стекла. И Сергей внезапно неловко улыбнулся, сам не зная почему, протянул руку, взял его. - Знаешь, это не мое, точно... Может его кто еще потерял? - а стекло гладкое, обкатанное, как будто морем, довольно большое, плоское... - Ну... Ты все равно возьми! Знаешь - ее глаза улыбнулись, а мордашка посерьезнела - мне кажется, если ты когда-нибудь загадаешь желание, и очень сильно захочешь, что-бы оно исполнилось - ты сожми его в руке, так, чтобы оно разбилось, и тогда оно исполнится! - Ладно, если ты так хочешь, я возьму его! Спасибо... А тебя как зовут-то? - Меня? Света. Ладно, давай! - она улыбнулась ему и побежала по своим делам, растворилась в толпе. Но Сергею долго еще было тепло на душе... А под вечер его вновь скрутила тоска. И без того близорукие глаза устали и слезились на морозе, в нос бил запах сигарет, людского пота, дешевых духов... Он протолкался в электричку одним из первых: старушки и женщины с маленькими детьми из чувства самосохранения не катаются вечерними электричками. Стекло в кармане холодило пальцы. Он достал его. Что он забыл здесь? Здесь, в этом дурном сне сумасшедшего, в этом чужом ему мире, в котором нет ни смысла ни толка... Вернуться туда, где весна, растет на теплотрассе щавель, светит солнце, небо голубое, а не оранжевый дым... И где свежий воздух, и, самое главное, где люди любят людей, жизнь обретает смысл, где всегда ясно, где друг, а где враг и где царит справедливость... Нет, не в утопию, не в сахарный мир, но пусть в голод и войну, в год бедствий всегда друзья останутся друзьями, будут близко, рядом; враги не будут бить из-за угла, а если будут - то рядом будет тот, кто поможет, спасет, поддержит... Уйти, так хочется уйти! Но даже если бы и мог, как он может оставить семью: хрупкую мать, пьющего отчима, серую наглую кошку... Друзей? Книги? Встречи? Имеет ли он право? Но и жить так, в череде бесконечных, похожих один на другой, дней?.. Сергей едва не проехал свою остановку. В свете фонарей блеснули кресты придорожной церкви. Сергей на дух не переносил той системы, что церковь, на его взгляд, насаждала среди верующих людей, но в Бога, наверное, верил. Пусть изредка, пусть эгоистично... Он остановился, посмотрел на эти кресты, огни фонарей, и вдруг едва не закричал - шепотом - "Господи! Да если ты есть на этих проклятых небесах! На тебя уповаю!..." Рука, до того судорожно сжимающая стекло, вдруг заболела - он посмотрел на нее - стекло было раздавлено, и осколки порезали ладонь. Он пошел домой. Дома, улегшись носом к стенке, баюкая изрезанную руку, слушая разговоры родителей на кухне и работающий вхолостую телевизор, он пытался заснуть... И сквозь дрему вдруг услышал в своей голове крик: "Я верю, Господи! Слышите все, я - верю!!!" |